Лев Прозоров "Мечеслав"

[svart_ulfr]

"Руси не впервой было совершать то, что могло остальным привидеться только в безумных мечтах. Русь не была неуязвимой. Она не отращивала новые головы взамен отрубленных. Но, окровавленная, разбитая, втоптанная в землю нековаными копытами кочевой орды, сожженная греческим огнем, она вставала, - из крови, из пепла, - вставала и шла вперед. Снова и снова делать то, что до нее полагали немыслимым.

И если все русины были похожи на стоявших вокруг Мечеслава, а все их вожди - на сидевшего перед ним, то в это можно было поверить.

Никакой огонь не сожжет тех, у кого так горят глаза".

Буквально утром закончил второй том "Мечеслава" Льва Прозорова(Озар, пользуясь случаем - еще раз спасибо за автографы), и, верный данному автору обещанию, делюсь впечатлениями.

В отличии от заполнивших сейчас прилавки романов о "попаденцах" в Киевскую Русь, мир "Мечеслава" подкупает своей яркостью, "объемностью",изобилует мелкими деталями, способствующими лучшему погружению в дух эпохи. Разумеется, отчасти это можно объяснить хорошим знанием автором предмета, - но повествование не скатывается при этом в унылое описание бытовухи, и герои выглядят "живыми", со всеми сомнениями и слабостями, присущими живым людям, а не фигурами из былин или саг.

Этот мир мы видим глазами родившегося в нем и познающего его (а вместе с ним и читателя) юного вятича, волею судеб попавшего в дружину к князю Святославу - и после проведенного в лесном городке детства, словно бы очутившегося в другом мире: в нем нет унизительной хазарской дани и бесчинств работорговцев, девушки не бросаются прочь при виде всадников, города здесь не прячутся в лесных чащобах, а гордо высятся на речных берегах...

Если вспомнить самые яркие образы из предшествующего этому циклу романа о Евпатии Коловрате - на ум придут сожженный город на берегу Оки, бескрайние зимние леса, где без следа растворяются монгольские разъезды, подстерегающая за порогом человека ночью нечисть, святой Никола с оскаленной медвежьей головой на плечах, Котел Бессмертия, в котором Велес - Хозяин Зверей и Отец Могил преображает готовых на все ради мести дружинников... это мир зимы, смерти и - почти с первых строк - какой-то невероятной обреченности. Но на страницах "Мечеслава" сменяют друг друга бескрайние ковыли Дикого поля и ютящиеся среди трясин поселки, стремительные реки и великолепие киевских палат, польские замки и шатры кочевых становищ, вражеские головы и звериные черепа на частоколах и чертоги преуспевающих работорговцев... Мир, который меняется на страницах книги - и который преображают сами ее герои.

При этом мир "Мечеслава" отнюдь не лишен сверхъестественного начала, хотя собственно мистики в нем присутствует значительно меньше, чем в "Коловрате". Но тем ярче и жутче имеющиеся в романе моменты -

"Во дворе, за окном, раздались шаги. Кто-то шел по ночному двору, в беззвездной ночи, уверенной походкой, ни мгновенья не тратя на раздумья, куда поставить ногу, ни спотыкаясь, ни оступаясь.

Словно отлично видел во тьме.

И еще что-то было в этих шагах. Звучали они странно. Не так, как звучат шаги босых ног.Не так, как ступают пошевни или лапти.Шаги были какие-то хлюпающие, словно полуночный гость был обут в огромную, совсем не по ноге, обувь. Или словно...

Словно хлопали оземь растянутой меж пальцами перепонкой огромные утиные лапы".

Но гораздо страшней самой лютой нечисти - люди. Враги, ненависть к которым переполняет Мечеслава с детства. И вражда между вятичами и хазарами, начавшаяся задолго до рождения главного героя, страшна именно в силу своей неразрешимости. Это столкновение двух систем ценностей, настолько чуждых друг другу, что конфликт между ними неизбежен:


"Я так разумею, - проговорил Збой, - это и называется - "хазары переменились, хазары дань серебром берут, а не девками"... сколько тогда разговоров было - а вот их перемена. Как ты волчару не корми...

- Так и бывает, - негромко сказал вождь, и дружинник осекся, только шевелил усами, словно пережевывая несказанное. - Так и бывает. Сперва они приходят к тебе с мечом, и заставляют платить дань девками. А потом говорят - "мы согласны брать серебром" - и ты соглашаешься. Ты сам пересчитываешь свободу своих женщин, честь своего рода на серебро. А потом они оказывают тебе небольшую услугу, соглашаясь отсрочить дань за приплату... а потом у тебя нет серебра, а есть только долг, и ты уже сам, сам готов отдавать им своих сестер!

Кромегость повернулся к пасынку.

- Мечша! Смотри и запомни - мы деремся вот с этим! Все ходят набегами на соседей, все угоняют стада, хватают в полон, а то и жгут деревни. И дань с покоренных берут. И мы, и мещера с голядью да муромой, и булгары, и русь. А хазары - они даже не враги. Они хуже врагов. Зверей диких хуже. Зараза. Порча. Им мало покорить - им покоренных наизнанку вывернуть надо, перекорежить, перекалечить в них все. Чтоб были... как он.

После слов вождя повисло молчание, нарушаемое только всхлипами проводника.

- В-вождь... - проговорил он, глядя на Кромегостя снизу вверх. В иные времена, в иных местах сказали бы - "по-собачьи", но Мечеслав не видел таких глаз у своих собак. - Вождь, отпусти... Данутка же там...

И заплакал.

Тошно, тошно и тоскливо было Мечеславу глядеть на это. Впервые он видел такое - и не мог поверить глазам. Даже хазары сейчас - они не валились в ноги, они не просили пощады. Нелюдь с полуденных краев умирала, не выпуская оружия из рук, огрызаясь до последнего. А этот... он же тоже был рожден вятичем! Что с ним стряслось такое? Этот же хуже... хуже смерти, хуже всего на свете!"

При этом удивляет иногда какое-то кастовое презрение некоторых Святославовых дружинников к поселянам - "потным", как их презрительно называют Ратьмер и Ясмунд. Впрочем, его можно отнести на счет личных представлений отдельных персонажей.


Скажу пару слов о понравившихся мне героях. Хорош Ясмунд-Асмунд, княжий воспитатель. Очень интересно в его судьбе автором обыгрывается былинный мотив Ильи Муромца (Мурманца) и Сокольника (Сколотника)

"— В племени моего отца верили — и он запомнил это и передал эту веру мне, — что перед концом мира из восточных земель придёт корабль с войском мертвецов. Женовидный красавец, лиходей Локи, которого за его злодеяния прочие Боги распяли на скале и низвергли в Преисподнюю, будет держать кормило того корабля. А вслед за ним будет плыть в волнах порождение злого красавца — великий Змей Йормунганд, и будет выть вечно голодною глоткой другой его ублюдок — Лунный Пёс И все они придут, чтоб убить наших Богов, — Ясмунд замолк, а молодые дружинники поражённо смотрели на одноглазого. Никогда еще не говорил он столь долгой речи — и она, по всему, ещё не была окончена — Отец учил меня. А я научил тех, кому был отцом.

Чёрствые губы под седыми усами тронула тень улыбки, когда жёлтый взгляд единственного глаза Ясмунда коснулся кормы, на которой, завернувшись в плащ, спал Святослав. Сын Ольга Вещего говорил не только о тех сыновьях, кого зачинал.

— Рагнарёкк идёт, говорил мне отец, — продолжил Ясмунд. — Великая битва с врагами Богов. Рог протрубил, знамёна подняты. Надо быть глухим, чтобы не услышать зова Надо быть слепым, чтобы не увидеть знаков на стягах. Кому ещё так повезло? Кому из витязей минувших времён выпало встать в сече против — не горного великана, не ночного людоеда, не огненного змея — против самого Врага Асов?!

В глазу седоусого полыхал лютый янтарный огонь. И жуткая улыбка-оскал жёлтых зубов — по-прежнему пугала, но не отталкивала больше, завораживала, как оскал резного чудища на разрезающем волны носу корабля".

При этом удивляет практическое отсутствие в романе выходцев из Скандинавии - пока обратил внимание лишь на Асмунда (хотя в книге он, собственно, наполовину балт) и Свенгельда. Сдается мне, что число выходцев из Северных стран в тогдашних русских дружинах было все таки достаточным.

Недурна в романе "польская линия" воеводы пана Властислава."Божий суд", где слепой поляк, ветеран засадных войн, убивает выставленного бискупом Адальбертом юного немецкого поединщика, поневоле вызывает в памяти поединки из "Крестоносцев" пана Сенкевича. Он же приходит на ум при описании литвинов, союзников полоцкого князя - "Киевский князь долго с ними толковал, после чего старший, Довгерд, со своими людьми уехал обратно в литовские леса. А вот Явтивил, молодой, остался. Впрочем, его дружина убыла и без сечи - двое нарвались на поединки и были зарублены. Добро еще соплеменники признали, что все было честью. Да для литвы такое не в диковинку, они и меж собою еще троих зарубили. Да четверо, разругавшись с Явтивилом, уехали догонять Довгердову дружину - зато прибыло пятеро довгердовых, с полдороги решивших воротиться. Вот и пойми. Беспокйный народ".

Неплохо автору удался и образ самого Роговолода, князя Полоцкого - удалого предводителя и храброго воина, и не слишком хочется думать о том, что пройдет совсем немного времени, и потомок Белого Волка найдет смерть от руки сына Святослава, своего победителя.

Хорош и Боян из рода Доуло, пожалуй, самый таинственный из героев романа (впрочем, сам образ к этому изрядно располагает) и его знакомец-оппонент,Отец Печенегов, Куркуте-Куря - вождь? шаман? оборотень? - "осмелившийся шагнуть за девятые ворота и вернуться обратно". Кангары-печенеги, "дети Биче", вообще получились очень интересным народом - жестоким, гордым, но по-своему благородным и честным, и вновь невольно забываешь о том, какую роль они в конечном итоге сыграли в гибели Князя-Пардуса.Несмотря на нелюбовь автора к коренному населению Америки, в кангарах угадывается очень много индейских черт. Роскошные татуировки, как я понимаю, являют собой отсыл к нашему излюбленному Пазырыку? Впрочем, замысловатые татуировки на русских дружинниках (понятно, что от ибн Фадлана нам не убежать, даже если речь не идет о необходимости описать погребальный обряд), тоже наводят на мысль, что наши периодические обсуждения татуировок автору пригодились :)

Comments

[smelding.livejournal.com]

РогволОда, всё же)

[svart-ulfr.livejournal.com]

Чорд, помню ж, что исправлял

Спасибо :)

[smelding.livejournal.com]

дико неудобно тебя разочаровывать) но Свенгельд у меня не совсем скандинав... и даже совсем не.
Хотя германец, да...

Боян помолчал, глядя в звёздное небо. Дружинники Государя Святослава замолкли, повернувшись к гусляру.
 Свенгельд, - неторопливо выговорил, наконец, Боян, опуская взгляд от звёзд в небе к травинкам у носков пошевней. - Он не только воевода...
 Ну да, - подхватил Вольгость Верещага, - Он ещё и князь берендейский — как там по-ихнему — кунтувдый?
 Кунстиуди, юнак - усмехнулся Боян. - «Вождь народа» на древнем берендейском наречье. Хотя... берендеи уж сами давно выговаривают древнее величание, как ты сейчас, и числятся одним из полянских племен. А слышали ли вы, откуда берендеи на днепровских берегах повелись?
 Не, Вещий, не слыхали, расскажи... - вразнобой подали голос одни, а другие стали молча подбираться к гусляру поближе, предчувствуя увлекательный рассказ.
 В давние времена берендейский народ жил далеко отсюда, в закатных краях, - неторопливо начал Боян. - И случилось так, что на службу их кунстиуди, что тогда правил, пришёл великий витязь, слава которого гремела по всем северным странам. Был витязь отважен и честен, и не было ему ровни. Говорили, что в юности одолел он великого змея, и омылся в его крови — только листок слетел витязю на спину, и кожа под листком осталась прежней, человеческой, остальная же, прежняя на вид, стала неуязвима для оружия. Очень обрадовался ему правитель берендеев, и даже сестру за витязя выдал. Говорят, потом разлад вышел между кунстиуди и витязем — помог тот высватать владыке берендеев невесту-богатырку, что поклялась не выходить замуж ни за кого, кроме того, кто одолеет её в поединке. Правитель берендеев ведал, что никогда не одолеть ему красавицы — но полюбил её крепко. А был у него советник, названный брат. Говорят, нелюдской был крови тот советник — нашла его мать кунстиуди во время лесной прогулки у троянов - заповедных каменных кругов, в заколдованном месте, где, видели, плясал лунными ночами потаённый народец. Лежал-де младенец в плетёной, как люди не сплетут, зыбке, завёрнутый в слишком тонкие для людской работы пелены. Стало жалко берендейке нелюдского детёныша, и принесла она его в свой дом, и воспитала, как сына. Рос тот не по годам, и не по годам мудрыми и хитрым стал он, и был, как собака, предан названному брату, и часто тот стал прислушиваться к советам найдёныша.
И сказал этот советник кунстиуди - «Чего ты боишься? Вышли к ней непобедимого витязя в своём плаще и доспехах — разве не поклялся он служить тебе? Накажи ему, чтоб не подавал при ней голоса — я же поеду с ним сватом, будто б с тобою. Одолеет он её — но одолеет, как твой слуга, победу для тебя одержит и её руку для тебя завоюет». И до того был правитель берендеев ослеплен любовью, что согласился с этим советом.
Изумился витязь, но, связанный клятвой, не стал перечить правителю. Отправился в путь — и вскоре вернулся, везя с собою богатырку-невесту. Владыку же берендейского стали теперь мучить стыд и ревность, и невзлюбил он витязя...
 Не, ну вот ду... - гневно начал Вольгость, но Икмор дёрнул его за правый рукав, Мечеслав — за левый, а Ратьмер сунул в спину кулаком, и Верещага умолк, не договорив. А Боян, будто не заметив возни дружинников, продолжал:

[smelding.livejournal.com]

 Витязь же во время боя сорвал с богатырки кольцо-обручье, а потом подарил его жене, сестре правителя — настрого запретив кому-нибудь рассказывать, откуда оно.
Наступил праздник Летних Костров, что в ваших краях зовётся Купалой, и стали берендейки купаться в реке. Увидела богатырка, ставшая женою правителя, что золовка купается выше её, и закричала: «Как ты смеешь купаться выше меня в реке? Мой муж — правитель, а твой — слуга, тебе пристало моими обмывками удовольствоваться, а не мне — мыться в перемешанной с твоим потом и грязью воде!». Не снесла сестра правителя злой обиды, поднесла к лицу невестки её обручье: «Узнаешь ли? Не брат мой, а муж одолел тебя в поединке, он сорвал с тебя кольцо и мне подарил — не тебе над ним величаться и называть моего милого — слугою!». В гневе выбежала из реки жена кунстиуди и страшно обрушилась на мужа, требуя покарать опозорившего её подручника. И сам правитель, узнав про обручье, пришёл в ярость, и стал попрекать советника. Тот же ответил — «Не бойся, государь, не гневайся, государыня, отомщу я за вашу обиду». И с тем ушёл, а правитель не удержал наречённого брата.
Пришёл советник в покои витязя, когда дома того не случилось — знали слуги побратима правителя и не ждали от него дурного. Сестра же правителя сидела за кроснами и ткала плащ для мужа. И сказал ей советник - «Слышал я, неуязвим твой супруг, госпожа, да не вовсе — будто есть у него на спине место, не затронутое заклятой змеиной кровью». «И впрямь есть оно», отвечала советнику женщина. «Тревожусь я, - сказал ей советник брата. - ибо всякое может в битве случиться — а я и не ведаю, где то место, что мне прикрывать, и мужа твоего боюсь рассердить вопросом — вдруг решит, что усомнился я в его доблести»...
Треснуло, Мечеслав оглянулся — Вольгость Верещага сидел рядом с застывшим лицом, в побелевших кулаках вздрагивали обломки стрелы. «Вот гад... - прочитал вятич по губам друга. - Нет, ну вот гад же!».
 Обрадовалась жена витязя, - негромко продолжал гусляр. - и сказала - «нечасто повстречаешь такого преданного друга! Пособлю я тебе, и мужу ничего не скажу — а на плаще вытку крестик против того места, на которое упал лист» . Так она и сделала. И на первой же охоте, когда слез с коня витязь и нагнулся над родником, чтоб напиться, подъехал к нему советник — и ударил в спину копьем. Прямо в вытканный крест.
У костра было тихо. Дружинники Святослава молча глядели, окаменев лицами, кто в огонь, кто перед собою — будто это сейчас, вот только что, свершилась у них на глазах подлость, которой было нельзя помешать.
 Привезли витязя домой берендеи, и правитель сказал овдовевшей сестре — мол, вепрь задрал твоего мужа. Но не поверила брату берендейка. Оглядела тело — и увидела след не иклов кабаньих, а копья, подло в спину направленного. Не сразу поверила она в такое вероломство того, кого другом, почти братом считать привыкла. Но когда вошёл советник в их дом — кровь засочилась из уже остывшей раны. В скорби и в гневе потребовала вдова у брата казнить убийцу мужа её. И сам советник к ногам правителя склонился, сказав - «Государь, я в твоей воле, но что делал — для тебя было». И не решился казнить его правитель берендеев. Сестра же его, видя это, прокляла брата и дом свой, и, оседлав коня, прочь ускакала.
Было же так, что в северных землях правил великий государь. Не владыкой владык велел он себя величать, но только — бичом, коим Боги земную неправду карают. Мой род, - гусляр впервые оглядел слушателей, и коснулся пальцами сивой бороды. - мой род числит того правителя своим пращуром. И приехала к нему овдовевшая берендейка, и сказала - «Ты ли — бич Богов над неправдой земною? Подлым коварством извели брат мой с советником его храбрейшего из витязей земных. Ни пить, ни есть не могу я с той поры, захочешь — служанкою за женами твоими порты стирать стану, об одном молю — отомсти, истреби того, кто бьет в спину, и того, кто его защищает!». «Не служанкой, но любимой женою назову тебя, - отвечал красавице-вдове великий правитель, - неправду же покараю сурово!».

[smelding.livejournal.com]

И громом небесным пали его войска на берендейскую землю. Разбили они дружины берендейские, сожгли город, где кунстиуди злополучный правил, а народ, неправдой государевой изуроченный, расселил великий пращур мой по разным краям своей державы — а днепровские земли в те годы под его рукою были.
- Так и надо было! - снова не выдержал Верещага. - Так и надо! Это ж... это... я не знаю, кем быть надо!
Боян поднял косматую бровь:
 А в чём их вина?
 То есть как в чём?! - в один голос с Вольгостем выкрикнул Ратьмер и ещё двое дружинников. - Как трусы! В спину...
 Разве? - резкий ответ старого волхва будто обсек их голоса. - Разве дело — в трусости? Но ведь по иному они и не смогли бы одолеть непобедимого.
 Всё равно... это бесчестно. - послышался тихий, но твёрдый голос Икмора.
 Верно, юнак. Бесчестно, - Боян качнул сивой бородою. - В том и суть, в том и беда. Храбрости у них достало, и ума, и даже верности — советник был предан государю, а государь — верному советнику. А вот чести не хватило. А храбрость и верность без чести... страшная это вещь, юнаки. Страшная.
Боян поднялся, явно собираясь отправиться в шатёр. Голос Икмора нагнал волхва на полушаге:
 Вещий, так контувдый Свенгельд — потомок того контувдыя? Ну, которого наказал твой предок?
Боян помолчал, наклонив голову, потом выпрямился и зашагал в ночь — дружинники на его пути почтительно расступались.
И уже из ночной темноты донёсся его непривычно угрюмый голос:
 Контувдый Свенгельд, юнак, доводится потомком тому, кто ударил в спину...

[svart-ulfr.livejournal.com]

Это, как я понимаю, ты с Сигурдом-Зигфридом и Нибелунгами поигрался? :)

Весьма, весьма..

[smelding.livejournal.com]

ну да) а мою идею о восточногерманском происхождении берендеев, думаю, помнишь)

Правда, бурУгунды объявились к северу от Чёрного моря задолго до Аттилы) но это уже мелочи)))

И это - Этцель-Аттила - предок рода Доуло) а следовательно и Бояна)